Режиссёр и сценарист Леван Акин родился в Швеции, в семье грузинских эмигрантов. Связь с Грузией он не терял, регулярно туда ездил, изучал культуру и язык. А в 2019-м снял в Тбилиси фильм «А потом мы танцевали». В Каннах ему устроили 15-минутные овации, Швеция выбрала его фильмом для заявки на Оскар, а в Грузии ему устроили жестокие протесты. Впрочем, бороться с мраком режиссёр предпочитает с помощью света. Его следующий фильм, «Пересечение» — это настоящий урок принятия и доброты, который было бы полезно посмотреть с родителями. В 2022-м году Акин сделал резкий поворот и стал режиссёром американского квир-сериала «Интервью с вампиром». Мы поговорили с Леваном о его проектах и смыслах, отношениях с родственниками и реакции на агрессию.
«Интервью с вампиром». Как исполнить мечту и стать режиссёром любимой саги?
Мы созваниваемся, когда я нахожусь в твоём родном Стокгольме, а ты в это время в Нью-Йорке. Это как-то связано с работой над третьим сезоном сериала «Интервью с вампиром»?
Нет, я не участвую в съёмках третьего сезона. Я решил, что пора заниматься другими вещами.
Ты был режиссёром двух эпизодов в первом сезоне и четырёх во втором. Сериал полюбили как критик_ессы, так и зрител_ьницы, он получил немало престижных наград и, кажется, ознаменовал новый виток интереса к знаменитой саге Энн Райс, созданной ещё в 70-х. Как ты, режиссёр независимых фильмов, оказался в этом большом мейнстримном проекте?
Я с детства был большим фанатом книг Энн Райс. Они, очевидно, были куда более квирными, чем получился фильм «Интервью с вампиром» Нила Джордана с Томом Крузом, Брэдом Питтом и Кирстен Данст в главных ролях. Это был мой первый опыт чтения об отношениях, желаниях и эмоциях между людьми одного гендера, особенно жанровый и в такой большой серии книг. В 90-е популярность Энн Райс была колоссальной, да и сейчас такой остаётся. Так что для меня это было, можно сказать, революционно. Когда я узнал, что телеканал AMC будет снимать сериал, я как раз закончил съёмки «А потом мы танцевали» и ещё одного проекта в Швеции.
То есть ты просто связался с продюсер_ками проекта и сказал: «Я большой фанат вселенной книг Энн Райс. Почему бы мне не стать вашим режиссёром?»
Почти. Мой фильм «А потом мы танцевали» получил хороший отклик и открыл для меня много дверей как для режиссёра. Я даже отказался от нескольких проектов, о которых не могу упоминать, но многие удивились бы. Мои агент_ки хотели, чтобы я взялся за них, но в конечном итоге их сняли другие режиссёр_ки, и эти проекты оказались весьма успешными. Я же решил заняться «Вампирами».
Смена жанра может показаться странной, по крайней мере, мои агент_ки были обескуражены. Тем не менее, они связались с создателями шоу. Когда я встретился с шоураннером Ролином Джонсом, мне кажется, он в считанные минуты увидел мою страсть к этой истории. Это именно то, что обычно ищешь, создавая нечто важное: людей, которые интуитивно понимают тебя и готовы бороться за общее видение. У меня тоже всегда так, когда я собираю команду. В итоге я достаточно легко получил роль режиссёра эпизодов.
Не знаю, как тебе, но мне обычно наоборот немного мешает то, к чему я отношусь со слишком большой любовью. Больше переживаешь, да и надо оставаться объективным.
Это хорошее замечание. Думаю, в начале съёмок первого сезона было что-то подобное. Всё происходящее чувствовалось сюрреалистичным. Но также это очень быстро превратилось в работу, и тут ты уже просто стараешься сделать всё наилучшим образом.
В любом случае, хороший режиссёр должен соглашаться на новые вызовы, не ограничиваясь одним жанром. Не так ли?
Да, я стараюсь следовать своей страсти и искать то, что меня будоражит. До того, как начать снимать фильмы, я много работал на шведском телевидении. Поначалу мне это нравилось, но я очень быстро понял, что это превратилось просто в работу. Мне нужен более глубокий смысл того, что я делаю. Тогда и не будет скучно. Поэтому я избегаю сиквелов и вторых сезонов: ты сделал всё, что мог, это было весело, но потом нужно двигаться дальше. Однако «Вампиров» я люблю, да и во втором сезоне было немало вызовов и в принципе было больше работы.
Оригинальный фильм 94-го года, конечно, был новаторским. Однако в нём квирность главных героев Луи и Лестата едва осязаема. Их отношения можно было бы описать как «спутники жизни». В сериале эта динамика развивается гораздо глубже: отношения между героями — более сложные и эмоциональные. В отличие от многих гей-фильмов или сериалов последних лет, сериал фокусируется на чувствах, а не только на сексуальной жизни вампиров, и избегает чрезмерной эксплуатации эротических сцен. Обсуждались ли эти аспекты при создании сериала?
Что касается тональности сериала, я был главным режиссёром второго сезона, а в первом снял всего два эпизода. Алан Тейлор, режиссёр первого сезона, и шоураннер Ролин Джонс создали уникальный дух сериала, и для меня было важно сохранить их видение. Однако как режиссёр я не мог не внести свою изюминку в собственные эпизоды. К счастью, в первом сезоне это удалось, и во втором сезоне у меня было больше возможностей для творчества, что было очень весело.
Открыла ли работа над «Интервью с вампиром» для тебя новые возможности в Голливуде?
Да, безусловно. Думаю, теперь мне легче заниматься жанровыми вещами. Мне повезло, что я могу делать независимые фильмы и одновременно работать над проектами на английском языке.
«А потом мы танцевали» — фильм-триггер для грузинских борцов за нравственность
Твой первый международный проект — фильм «А потом мы танцевали» 2019 года об отношениях двух парней-танцовщиков Национального грузинского ансамбля. В России его не показывали: дистрибьюторы не дали разрешение на показ даже в рамках ЛГБТ-кинофестиваля «Бок о Бок». О массовом прокате и речи не шло, однако фильм всё равно стал популярным благодаря нелегальному скачиванию. В Грузии же картина вызвала протесты со стороны консервативной части населения. Что ты чувствовал, осознавая, что эта волна ненависти направлена на твой фильм?
Реакция на фильм была безумной, но это ещё больше изменило мой взгляд на кинематограф. Я всегда знал, что кино может вдохновлять и побуждать к размышлениям, но не ожидал, что «А потом мы танцевали» станет по сути революционным. Грустно видеть, как Грузия делает шаги назад. Впрочем, это проблема, которую мы наблюдаем по всему миру: деньги проникли в политику, и сегодня несколько человек контролируют массовые интересы. Это означает, что выборы, страны и люди могут быть куплены. Достаточно взглянуть на ситуацию в Америке. То, что у власти миллиардеры, вызывает тревогу. К сожалению, я всё больше чувствую себя нигилистом.
В этом смысле мои фильмы вселяют надежду. Они напоминают о том, что люди способны на доброту, что у нас есть способность к сопереживанию и солидарности. Я помню своё детство в Швеции в 80-х, когда идея справедливости и социальной демократии была основой. Каждый ребёнок, независимо от социально-экономического положения или состояния здоровья, имел равные условия для жизни. У нас была бесплатная школьная еда, чтобы дети могли сосредоточиться на учёбе, а не на проблемах. Были бесплатные занятия по плаванию и стоматология. По зубам нельзя было понять, кто беден, а кто богат. Всё это исчезает в нашем мире, включая Швецию, где неравенство между бедными и богатыми возросло. Простите, что ушёл в другую тему, но это действительно меня беспокоит.
Ты столько раз бывал в Грузии, и она занимает место в твоём сердце. Как думаешь, если бы ты сам жил в то время в Грузии, ты бы смог снять «А потом мы танцевали»?
Точно нет. Когда я увидел новости о нападении на шествующих на Параде гордости в Грузии в 2013 году, что-то ёкнуло у меня в груди. Я понял, что, как у жителя Швеции, у меня есть привилегия рассказывать значимые истории, и я могу снять фильм о квир-людях в Грузии. Это было осознанное решение. Я не ожидал, что фильм вызовет такую сильную реакцию, протесты и ненависть. Я просто хотел снять фильм, который в какой-то степени сможет изменить жизни и покажет, что в традиционном обществе есть квир-люди, которые должны быть приняты. Они имеют абсолютное право выражать себя на своих условиях, не опасаясь угроз.
Главный герой фильма, Мераб, — обычный парень из обычной семьи. Эта история не только о его квир-идентичности, но и о том, как он утверждает себя через искусство. Это универсальная тема, с которой могут идентифицироваться многие. Поэтому фильм стал успешным не только в квир-среде, но и в мейнстриме. Все мы так или иначе угнетены патриархатом и хрупким эго мужчин, которые чувствуют угрозу во всём, что отличается от привычного.
Финальная сцена, где Мераб демонстрирует своё, можно сказать, андрогинное прочтение классического танца на глазах у патриархов грузинского национального танца, невероятна. Я знаю, что часть твоей съёмочной группы и актёров была из Грузии. Были ли они в безопасности, когда началась волна ненависти?
Мне трудно говорить о безопасности, потому что угроза насилия — это лишь одна из проблем. Социальное давление и остракизм со стороны семьи и общества, потеря работы и заработка также могут иметь значение. Речь не только о команде фильма: молодые люди покидают Грузию, так как больше не чувствуют себя там в безопасности. Актёры из моего фильма, с одной стороны, получили определённую известность и возможность больше путешествовать по миру. С другой стороны, это, конечно, было сложно для них. Лучше всего спросить их самих о том, как они себя сейчас чувствуют. Но я знаю, что, например, исполнитель главной роли, Леван Гелбахиани, больше не живет в Грузии. И, думаю, как раз по обеим причинам.
После февраля 2022 года огромное количество россиян_ок, в том числе и квир-людей, уехали в Грузию, поскольку там не требовалась виза, и ментально казалось комфортнее. Но ситуация начала ухудшаться с принятием идентичного закона об ЛГБТ-пропаганде в 2024 году, который ограничивает права и свободы квир-людей.
Это ужасно. Из-за этого у нас не было возможности показать «Пересечение» в Грузии. Мы планировали снимать там мой следующий фильм, в котором тоже есть «грузинский след», но, думаю, и это теперь невозможно, поскольку это снова ЛГБТК-фильм. Думаю, Армения — это новая гавань для нас.
«Пересечение» — трудности перевода и путь принятия (в кадре и за кадром)
Большую часть твоего следующего фильма «Пересечение» (здесь можно прочитать рецензию на фильм) ты снимал уже не только в Грузии, но и в Турции. Я знаю, что и в грузинском, и в турецком языках нет родов и местоимений «он», «она». Я смотрел фильм с английскими субтитрами и обратил внимание, что главная героиня Лия, отправляясь в Турцию на поиски племянницы Теклы, трансдевушки, говорит: «Оно называет себя Текла». Это важный момент, который, как по мне, упускается в переводе на английский или русский, так как он подчёркивает не только языковые особенности, но и нежелание женщины акцентировать внимание на изменившемся гендере племянницы.
Да, я специально включил это в контекст, когда Лия говорит о Текле, она действительно не использует местоимение «она», говоря «они» или, точнее, «оно» по-грузински. В начале фильма она действительно как бы ещё не смирилась с этим. Но не думаю, что от этого факта суть фильма значительно меняется.
Мне это напомнило многих людей старшего возраста в России, в том числе и моих родителей, которые стараются говорить о, так скажем, «опасных» моментах, в том числе о квир-людях, максимально завуалированно. Как будто, пока это не озвучивается, его не существует.
В Грузии и Турции тоже есть такое давление: «Что люди подумают?! Если ты гей, лесбиянка или трансперсона, делай что хочешь, главное, чтобы никто не знал». Это ужасно, и это приводит к самоуничижению. Ты буквально озвучил тему «Пересечения», и почему я хотел сделать этот фильм. Для меня это послание другому поколению. Когда вышел «А потом мы танцевали», обсуждали столкновение старшего и младшего поколений. Но для меня это не только «чёрное и белое». Предрассудки есть в каждом поколении.
В начале фильма Лия не осознаёт, что её судьба схожа с судьбой Теклы. Текла не могла сбежать от своей транс-идентичности, в отличие от Лии. В конце концов, Лия понимает, что борьба за права квир-людей отражается и на женщинах в их семьях. Я замечаю, как моя сестра и мама по-другому смотрят на своё место в обществе, в том числе и благодаря моей борьбе с мужской гегемонией. Мы все живем под давлением патриархата с самого раннего возраста, и для многих квир-людей единственным выходом становится побег.
У меня есть двоюродные братья, которые устраивают что-то вроде «пацанских вечеринок» и никогда меня не приглашают. Хотя они нормально относятся к тому, что я гей, всё равно ощущается какое-то разделение. В «Пересечении» я затрагиваю эти мысли, причём это касается разных героев. Например, Ачи, юноша, помогающий главной героине в Стамбуле, тоже жертва этого давления. Я не думал о том, идентифицирует ли он себя как квир, но он находится под гнётом властного брата и тоже вынужден быть более суровым. Он хочет сбежать, потому что не вписывается в эту жизнь — как и Лия, как и транс-активистка Эврим (Дениз Думанли), а также беспризорные дети, которые встречаются героям. Для меня капитализм и патриархат тесно связаны, и эти дети — жертвы общества, которое их бросило. Это позор для общества, когда дети живут на улицах.
Тебе удалось создать очень «живых» персонажей. За 100 минут фильма они становятся близкими и почти родными, и прощаться с ними становится даже грустно.
Спасибо, Антон. Я даже могу сказать, что скучаю по ним. Они такие настоящие, как будто живут вне фильма. И во-многом так и есть, потому что многие из трансженщин в фильме — реальные. Я встретил их, когда проводил ресёрч, и так рад, что смог запечатлеть их во всей их красоте — как они поют, как вместе чистят баклажаны. Я люблю Эврим, она фантастическая персонажка. Про каждую из них можно было бы снять отдельный фильм.
Да, вполне мог бы получиться спин-офф. Мне кажется, «Пересечение» было бы полезно посмотреть с родителями.
О, я очень рад это слышать, так и было задумано. Я хотел преодолеть разрыв между людьми: «Вот есть главная героиня — обычная женщина, у которой есть племянница, идентифицирующая себя как трансперсона, и это нормально. Мы все в одной лодке». Может, кто-то после фильма задумается и решит позвонить свое_й квир-родственни_це или ребёнку.
На съёмках была забавная история. У моей мамы есть родственники в Турции, и я не очень хорошо их знаю. Однажды я пригласил одну из двоюродных сестёр на съёмочную площадку в качестве статистки. Она отлично провела время, кстати. В конце она услышала от нашего водителя, что у нас будет вечеринка по случаю окончания съёмок. И такая: «Можно мне прийти?» Я ответил: «Да, без проблем», но подумал про себя, что это ловушка. Она в какой-то степени консервативная и религиозная, плюс не пьёт алкоголь, и я не был уверен, знает ли она, что я гей. Мы виделись всего несколько раз в детстве, и она никогда не спрашивала об этом.
В общем, она пришла с мужем, а это была настоящая квир-вечеринка. Но они так веселились, танцевали всю ночь и не хотели уходить. На следующий день она позвонила мне и сказала: «Спасибо, что поделился этой частью своей жизни, это много значит». Это было так трогательно, что я почти прослезился. Именно это я хочу делать своими фильмами — показывать, пусть это и звучит банально, что все мы люди.
Я знаю, что и исполнительница роли Лии, Мзия Арабули, подобно своей героине и твоей родственнице, проделала собственный путь к принятию квир-сообщества за кадром. Мне интересно, как она вообще решилась сняться в таком фильме?
На Мзию повлияла её дочь, которая сама хоть и не является квир-персоной, активно поддерживает квир-коммьюнити. Она убедила мать, что сняться у отличного режиссёра — это уникальная возможность, которую нельзя упускать. Мзия, как и многие в Грузии, раньше говорила: «Я ничего не имею против, просто не показывайте это на публике, и всё будет в порядке». Однако к концу съёмок она уже заявляла: «Если кто-то сделает моим ребятам что-то плохое — убью». За кадром работало много транслюдей, в том числе трансгендерная девушка по имени Ясмин. Она работала с костюмами и быстро подружилась с Мзией. Было волшебно наблюдать, как их отношения становятся всё крепче.
Ты снял фильм о Грузии, с которой у тебя сильная связь, потом о Турции. Будет ли следующий фильм о Швеции, где прошла большая часть твоей жизни?
У меня достаточно сложные отношения со Швецией. К сожалению, я никогда не чувствовал себя там полностью своим. Это однородное общество заставляет ощущать себя чужим, и, думаю, это тоже отражается в моём кино. Помимо этого страна сейчас переживает экзистенциальный кризис, но это другая история.
Я работаю над двумя фильмами: один сценарий я написал сам, а второй написан другим, совершенно фантастическим автором. Это очень личная история, и не думаю, что я смог бы написать этот сценарий сам. Не знаю, какой из фильмов я сниму первым — всё зависит от финансирования. Мой собственный сценарий в значительной степени посвящён тем темам, о которых мы говорили, а также той цене, которую люди платят за свои желания на Западе. Конечно, история будет рассказана с квир-перспективы.
Леван, мы и наши читатели будем ждать твоих новых работ, сколько нужно. Спасибо тебе огромное за это интервью.
Я тоже был рад поговорить с тобой. Сейчас я всё реже даю интервью. Но то, что вы делаете — очень важно. Так что для меня это очень значимая беседа.
