И Южный Кавказ, и Ближний Восток — Турция и Грузия в частности — для российского зрителя по большей части остаются ориентальной фантазией. Грузия из метрополии все ещё видится экзотической страной с вкусным горячим хлебом и живописными пейзажами, Турция — то ли византийской руиной, то ли вместилищем поп-культурных штампов: туристы, Хюррем-султан, чай, локум, ширпотреб.
Леван Акин — шведский режиссёр с грузинскими корнями, автор хита «А потом мы танцевали» (2019), достаточно тесно связанный с Турцией, — тоже не удерживается от подобной романтизации. Хотя его взгляд, безусловно, гораздо менее отстранён, чем взгляд беззаботного туриста. Это взгляд очарованного, но не такого уж наивного инсайдера. Любовь к родной Грузии и Стамбулу, где Акин тоже часто бывает, привела к тому, что для «Пересечения» он создаёт из них пространство абсолютной киногении. Что-то подобное делал его однофамилец Фатих Акин, турецко-германский режиссёр, воспевший мир турецких трудовых мигрантов, ставших немцами по паспорту, но не более.
Акин — открытый гей, и именно поэтому его решимость снимать в Грузии (действие фильма «А потом мы танцевали» происходит в Тбилиси, а новый фильм начинается в Батуми) и Турции («Пересечение» — бенефис Стамбула на экране) восхищает. Кажется, он не боится ни отпора правых вигилантов (показы «А потом мы танцевали» в Тбилиси саботировали религиозные активисты), ни реакции внутри самого ЛГБТК-сообщества, которое далеко не всегда готово к открытости.
По сюжету бывшая школьная учительница Лия (Мзия Арабули) отправляется в Турцию на поиски своей племянницы Теклы. Из контекста мы узнаём, что Текла была транс-персоной и, судя по всему, ещё в Батуми начала зарабатывать секс-работой. Лия, статная грузинская женщина с характерными представлениями о прекрасном прошлом, когда понятия о чести и красоте ещё не были утрачены (не то что сейчас), стесняется и никогда не произносит этого вслух. Найти племянницу она хочет только потому, что это было последним желанием её недавно умершей сестры, за которой Лия ухаживала. За ней увязывается местный бездельник Ачи (Лукас Канкава), который утверждает, что знает, где живет Текла — ну и ещё пару слов на турецком и английском. Со скудным словарным запасом и ещё более скудным запасом денег они отправляются на пароме, а затем — на подубитом рейсовом автобусе в Стамбул.
По адресу, который назвал Ачи, Теклы, естественно, не оказывается — прохвост просто хотел вырваться из безработной и безрадостной батумской жизни. Зато какая-то невидимая сила как будто выталкивает Лию и Ачи — пусть и через несколько ложных зацепок, — в стамбульский район, где живут в основном транслюди, сформировавшие там нечто вроде коммуны. Турецкий, кстати, один из немногих языков, в котором у квиров есть самоназвание — lubunya. Это не пейоратив, которым когда-то было слово «квир» — причём ещё не так давно, в 1970-х. В Турции, а до неё в Османской империи, была богатая традиция разнообразия, в том числе гендерного. Квирность не является для Турции чем-то «привнесённым» — хотя нынешнее руководство страны пытается обставить разговор об ЛГБТК-людях именно так. «Зараза с запада», «либеральная гей-пропаганда», по словам президента Турции Эрдогана, «здесь не пройдёт».
Тем временем внизу, на стамбульских улицах, внутри местного ЛГБТК-комьюнити существует мощная горизонтальная организация и система взаимопомощи. Волонтёры правозащитной организации (кстати, реально существующей) Pembe Hayat («Розовая жизнь») со всей энергией включаются в поиск Теклы, хотя толком про неё ничего не понятно — Лия и Ачи объясняются в основном жестами и восклицаниями на грузинском. Тут мы встречаем третью главную героиню фильма — трансженщину Эврим, которая планирует стать адвокатом и занимается правозащитой. Она готова пуститься на поиски чужой грузинской племянницы, о которой никогда не слышала, или прибежать в полицейский участок, чтобы вызволить оттуда двух бездомных детей, попавшихся на воровстве. Полицейские в участке поднимают её на смех — как «трансуха» может быть юристом? «Ты где получала диплом, в цирке?», — гогочат они. Ей пудрит мозги любовник, которого она то прощает, то прогоняет. В этой жизни, где очень мало радости и очень много уязвимости, Эврим научилась балансировать: в поисках близости она готова завести мимолетный роман с проезжающим мимо таксистом. Она умеет постоять за себя, но достаточно любит жизнь, чтобы не воздвигать стен.
Как диктует канон роуд-муви (а это именно оно), в напряжённом поиске Теклы Лия и Ачи прежде всего находят себя. Лия, несмотря на нынешнюю холодность, вдруг вспоминает, как могла когда-то вскружить голову любому мужчине, и, встретив в местной кафешке турецкого грузина, пытается тряхнуть стариной — правда, оказывается слишком напористой. Ачи с головой ныряет в тектонику стамбульской жизни, где одна случайность тянет за собой другую, нужно только держать нос по ветру. Когда поиски кажутся тщетными, Лия говорит Ачи: «Ты знаешь, мне кажется, что Стамбул — это город, куда люди приезжают, чтобы их не нашли». Она права.
