Вопреки распространённому мнению, описание гомосексуальных отношений появилось в русской литературе не в 1990-е и даже не в Серебряном веке. У кого из русских классиков XIX века можно найти персонажей-геев, рассказывает литературный обозреватель Дмитрий Лягин.

В начале XIX века гомосексуальное влечение и гомоэротическое напряжение проявлялось в русской литературе под влиянием большой популярности древнегреческой и арабской культур. Поэзия делала видимой и нередко воспевала практику любви между мужчиной и юношей. В 1764 году вышло первое издание Палатинской (Греческой) антологии с эфебофильскими стихами Стратона из Сард (в них воспевается любовь взрослых мужчин к молодым мужчинам), а в 1819 году во Франции был опубликован первый сборник арабской любовной лирики.

Александр Пушкин был одним из первых русских писателей, кто под впечатлением от арабской поэзии экспериментировал с гомоэротическими мотивами. Так, в 1835 году появилось «Подражание арабскому»:

Отрок милый, отрок нежный,
Не стыдись, навек ты мой;
Тот же в нас огонь мятежный,
Жизнью мы живем одной.
Не боюся я насмешек:
Мы сдвоились меж собой,
Мы точь-в-точь двойной орешек
единой скорлупой. 

А годом спустя — стихотворение «На статую играющего в свайку», явно подражающая греческим эпиграммам и восславляющая физическую красоту юношей-дискоболов:

Юноша, полный красы, напряженья, усилия чуждый,
Строен, лёгок и могуч, – тешится быстрой игрой!
Вот и товарищ тебе, дискобол! Он достоин, клянуся,
Дружно обнявшись с тобой, после игры отдыхать. 

Другим источником гомоэротической поэзии того времени стали мужские учебные заведения, лицеи, где в тесном мальчишеском кругу нередко вызревали «слишком крепкие» телесные дружбы.



Такого рода отношения воспел Михаил Лермонтов в стихотворениях «Ода к нужнику» (1834) и «К Тизенгаузену» (1834):

Не води так томно оком,
Круглой жопкой не верти,
Сладострастьем и пороком
Своенравно не шути. 

Стихотворения эти впервые были напечатаны только в 1879 году в Женеве в сборнике порнографической поэзии «Eros Russe. Русский эрот не для дам» в числе прочих произведений известных русских поэтов первой половины XIX века (Шенин, Каратыгин, Шумахер), которые из-за эротического содержания, обсценной лексики и упоминания имен высокопоставленных лиц не могли быть в то время пропущены российской цензурой.

Гомоэротические мотивы или как минимум упоминания гомосексуальных отношений встречаются и в произведениях трёх столпов русского литературного реализма.



В творчестве Николая Гоголя, который часто играл эротическими подтекстами, но никогда не называл вещи своими именами (как пишет Саймон Карлинский в книге «Сексуальный лабиринт Николая Гоголя») – только в отрывках к начатому роману «Ночи на вилле» (1839) можно найти гомоэротические переживания, обращённые к другу его юности Иосифу Вильегорскому:

Они были сладки и томительны, эти бессонные ночи. Он сидел больной в креслах. Я при нём. Сон не смел касаться очей моих. Он безмолвно и невольно, казалось, уважал святыню ночного бдения. Мне было так сладко сидеть возле него, глядеть на него. Уже две ночи как мы говорили друг другу: ты. Как ближе после этого он стал ко мне! Он сидел всё тот же кроткий, тихий, покорный. Боже, с какою радостью, с каким бы веселием я принял бы на себя его болезнь, и если бы моя смерть могла возвратить его к здоровью, с какою готовностью я бы кинулся тогда к ней.

У Фёдора Достоевского персонажи, проявлявшие гомосексуальное влечение, появлялись не так уж редко. Это арестанты Петров и Алей в «Записках из Мертвого дома», Мышкин и Рогожин в «Идиоте», Пётр Тришатов в «Подростке». В «Бесах» Достоевский показывает отношения Степана Трофимовича Верховенского и Николая Ставрогина – отношения опеки, которая на ранних этапах выражалась в некоторой нежности между двумя мужчинами:

Степан Трофимович сумел дотронуться в сердце своего друга до глубочайших струн и вызвать в нём первое, ещё неопределённое ощущение той вековечной, священной тоски, которую иная избранная душа, раз вкусив и познав, уже не променяет потом никогда на дешёвое удовлетворение. 



Лев Толстой в автобиографической повести «Детство» вспоминает свою влюблённость в мальчика Сережу Ивина: «Его оригинальная красота поразила меня с первого взгляда. Я почувствовал к нему непреодолимое влечение. Видеть его было достаточно для моего счастия; и одно время все силы души моей были сосредоточены в этом желании». В своих дневниках Толстой также писал о влечении к мужчинам, но скорее платоническом: «В мужчин я очень часто влюблялся <…> Для меня главный признак любви есть страх оскорбить или не понравиться любимому предмету, просто страх. Я влюблялся в мужчин, прежде чем имел понятие о возможности педерастии; но и узнавши, никогда мысль о возможности соития не входила мне в голову».

В романе «Анна Каренина» мельком появляется гомосексуальная пара офицеров, младший из которых тщетно желал внимания Вронского. Впрочем, описана пара довольно стереотипно-гомофобно и вызывает у Вронского «гримасу отвращения»:

Из входной двери появились два офицера: один молоденький, с слабым, тонким лицом, недавно поступивший из Пажеского корпуса в их полк; другой пухлый, старый офицер с браслетом на руке и заплывшими маленькими глазами.

Вронский взглянул на них, нахмурился и, как будто не заметив их, косясь на книгу, стал есть и читать вместе.

<…>

Пухлый офицер взял карту вин и обратился к молоденькому офицеру.

— Ты сам выбери, что будем пить, — сказал он, подавая ему карту и глядя на него.

— Пожалуй, рейнвейну, — сказал молодой офицер, робко косясь на Вронского и стараясь поймать пальцами чуть отросшие усики. Видя, что Вронский не оборачивается, молодой офицер встал.

— Пойдем в бильярдную, — сказал он. 



Одно из самых открытых изображений гомосексуальности появляется в рассказе «Хамид и Маноли: Рассказ критской гречанки о подлинных событиях 1858 года» (1869 г.) Константина Леонтьева. Как и многие выдающиеся российские геи XIX века, Леонтьев был религиозен и политически консервативен. Переместив место действия своего рассказа в чужую страну, Леонтьев применил распространённую в то время стратегию, по которой аллюзии на гомосексуальность допускались, если они были замаскированы эвфемизмами и эзоповым языком, а события происходили на далёкой земле. Действие рассказа развивается на мультикультурном острове Крит, где молодой и бедный греческий парень Маноли вступает в отношения с обеспеченным, но «сумасшедшим» турком Хамидом.

«Любил его, видно, Хамид крепко. И Маноли, я вам говорила, сначала доволен был судьбою своей. А потом, когда Христо Пападаки и другие греки стали дразнить его Хамидом и смеяться над ним, ему тяжело стало. И Хамид стал грозить ему тем и другим. “И себя убью, и тебя!” – говорил Хамид». 

В дальнейшем, в эпоху Серебряного века, мотивы гомоэротического напряжения и гомосексуального влечения появлялись в русской литературе гораздо чаще и откровенней – вплоть до первого русского гей-романа «Крылья» (1906) Михаила Кузмина.