Писательница Оксана Васякина специально для нас написала эссе о бучах и бучефобии.
Я хотела писать о гордости
Когда мне предложили написать эссе о женской маскулинности для сайта «Бок о Бока», я с радостью согласилась. И тут же решила, что начну свой текст с бравурной фразы «Моя жена – буч и я горжусь этим». Я крутила эту фразу на языке, проговаривала шёпотом и вслух. Я обращалась к своей жене и обсуждала с ней эссе, которое напишу. Я хотела писать о гордости.
Предложение написать текст пришло ко мне ещё весной. Но теперь – конец октября, и я только что создала новый файл в своей папке «ПРОЦЕСС», которую я использую для черновиков и редакторской работы над своими текстами. Все эти полгода я думала о гордости, о которой мне хотелось написать. В конце концов я отчаялась и смогла признаться себе, что риторика гордости в России 2021 года невозможна. Более того, она опасна.
В фильме «Дайки-бунтарки», который у зрителей и зрительниц «Бок о Бока» будет возможность увидеть на фестивале, есть замечательная сцена. Длинная колонна автомобилей медленно ползёт по широкой улице и в кузовах грузовиков сидят коротко стриженные, одетые в кожу, фуражки и мартинсы женщины. Они заигрывают с прохожими, и одна из них выкрикивает фразу типа: «Эй, мы дайки, давайте с нами, не хотите ли стать дайками?». Это забавная сцена. Я представила, как я еду на грузовике и заигрываю с прохожими, предлагая им гомосексуальность с интонацией человека, который достает жвачку из кармана после обеда в ресторане. Но, стоит признаться, я слишком моногамна для таких жестов. И верю в сексуальное просвещение, а в возможность пропаганды гомосексуальности не верю. Но иногда, чтобы развлечь себя, я представляю, как еду на медленно ползущем грузовике мимо киоска с мороженым и целую свою жену.
Теперь я бы хотела вернуться к лесбийской маскулинности. Здесь я должна оговориться, что я – феминная цис-женщина и я не являюсь гендерной исследовательницей, я поэтесса и писательница, и я – лесбиянка. Феминная лесбиянка, которая любит маскулинных лесбиянок. Справедливости ради должна признать, что с каждым годом я всё реже и реже вижу маскулинных лесбиянок как в среде ЛГБТ с феминистскими взглядами, так и в среде лесбиянок темы. Культура бучей растворяется в квир-среде, а в темной субкультуре симпатия к бучам воспринимается как перверсивная гетеросексуальность.
Однажды в инстаграме я увидела фото девушек, одетых в футболки с надписью «FEMMES AGAINST BUTCHPHOBIA». Мне просто необходима футболка с таким принтом, подумала я.
Мне хотелось с ней потанцевать
Когда мне было около двадцати, я проводила время в гей-клубах Новосибирска. Теперь я не помню названий и расположения этих клубов. Скорее всего, они закрылись, как и многие другие гей-клубы нулевых. На это повлиял экономический кризис конца нулевых и гомофобная пропаганда государства. Антураж этих клубов ничем не отличался от московских: «Белая стрекоза любви», песни группы ТaTu, пьяные танцы, дикие поцелуи в туалетных кабинках с теми, чьи девушки допивают свой четвёртый лонг-айленд и сплетничают об отношениях, работе и шмотках. С детства мне нравились маскулинные проявления у женщин. Я пристально следила за гендерно-неконформными одноклассницами и так называемыми «пацанками» из компании, когда была подростком. Теперь в новосибирском гей-клубе выход из туалета мне перегородила высокая толстая женщина в светло-голубой мужской рубашке. В руке она держала небольшой гранёный стакан, в стакане был виски.
Клуб располагался в бывшем ДК, и ремонт в нём был как в любом бывшем ДК: светлый мраморный кафель, пластиковые перегородки и декоративные пенопластовые панели, на потолке – лампы дневного освещения. В тёмном зале казёнщину перекрывали стробоскоп и цветомузыка. Бар подсвечивала светодиодная трубка цвета индиго, а на входе два чоповца в наших карманах и сумках искали алкоголь. Гей-клуб походил на режимное учреждение. Режимность атмосферы вызывала стыд. Казалось, что всё вокруг – и стены, и пол, и унитазы без ободков – пялится на нас. И мы ненасытно разглядывали друг друга. Ненасытно сплетничали и говорили гадости за спиной.
© butch is not a dirty word
Была предновогодняя неделя, мы пришли рано и заняли длинный стол, составленный из школьных парт. Я заказала голубую лагуну, она была самой дешёвой: 20 мл блю кюрасао, 100 швепса, 50 водки, лёд и долька консервированного ананаса. Клуб пустовал: четверг, 11 вечера, домашние лесбиянки вернулись из ТЦ с пледами и свечами из IKEA, тусовка пьёт пиво в соседней подворотне, и ещё рано для танцев и драк. У барной стойки два тонкокостных гея курят и пьют текилу, в дальнем углу – пара смущённых подростков. Мне было не по себе от этой пустоты, я хотела поскорей напиться. Но бармен болтает с геями у стойки и не торопится готовить коктейли. Спиной я почувствовала холод – входная дверь открылась, и кто-то вошёл. Сидящие лицом к двери прыснули смехом и зашептались. Я поймала «бучиха» из их шёпота и обернулась. В дверях стояла высокая коротко стриженная женщина, она осмотрелась и прошла к стойке. Подруги захихикали и начали подкалывать меня – они говорили, что я одинока и та бучиха пришла на мой запах, запах одинокой молодой девки, у которой давно не было секса.
Смейся, подумала я, глядя в глаза одной из них, я давно вожу роман с твоей женой. Я посмотрела на бармена, он беспечно поднес зажигалку к сигарете одного из парней. Я любила посмеяться над своим одиночеством, но не любила делать это на трезвую голову. Я встала и подошла к стойке, бармен повернул ко мне голову и сделал шаг в мою сторону, я услышала, как подошвы его ботинок со скрипом отклеились от залитого сиропами и ликёрами линолеума. Я напомнила ему о своём коктейле, тот высокомерно глянул на чек с заказом и принялся наливать «Сибирскую корону» моим подругам. Я сказала ему, что по возвращении из туалета заберу лагуну.
Мне не хотелось в туалет, мне хотелось заполнить пустоту, которую образовало ожидание и напряжённый стеб над тем, что у меня нет девушки. Я закрылась в кабинке и закурила. Курить в тесном помещении мне не нравилось, и я тут же выбросила окурок в унитаз и смыла. Чтобы растянуть время, я попыталась пописать. Ничего не вышло. Тогда я подошла к раковине и начала медленно намыливать руки под холодной водой. Посмотрела на себя в зеркало – моё лицо мне не нравилось. Оно было уставшим, а в свете зеленоватых ламп казалось землистым. Мыло раскисло в пластиковой мыльнице, всё было в мутной слизи.
Я услышала покашливание слева от себя и обернулась. В дверном проёме стояла та самая женщина. Она буквально загородила собой проход в зал. Она смотрела на меня. Я улыбнулась ей и кивнула, мне было неловко: я впервые оказалась в подобной ситуации – маскулинная женщина хотела познакомиться со мной и всем своим видом давала мне понять о своём намерении. Я выключила воду и повернулась к ней всем телом. Женщина сделала глоток и представилась. Она коротко рассказала о себе и спросила моё имя – я ответила. Она стояла, как бетонная плита, и, похоже, это было частью её плана: она не хотела, чтобы я сбежала, ей было важно поговорить со мной. И я, насколько это было возможно, старалась выдержать непосредственный тон. Болтая с ней, я сгорала от стыда. В моей голове звенел смех моих подруг, они хохотали и показывали на меня пальцами. И я не хотела, чтобы они увидели нас вместе. Одновременно я чувствовала животное любопытство, мне хотелось подойти к ней поближе, чтобы рассмотреть её. Мне хотелось продолжить говорить с ней, выпить и потанцевать. Но я, переминаясь с ноги на ногу, ждала, пока кто-нибудь из пустующего клуба захочет в туалет, сдвинет её с места и освободит проход.
И дождалась: за спиной женщины я услышала громкий смех – две подвыпившие девушки в пуховиках с румяными и пьяными лицами шли к туалету. Женщина сделала шаг в сторону и поставила опустевший стакан на раковину, а я трусливо улыбнулась ей и, быстро попрощавшись, шмыгнула в дверной проход.
Я забрала свой коктейль с барной стойки и села к своим. Они тут же начали шутить о том, что меня долго не было, а следом за мной в туалет ушла та огромная буч. «Что вы там делали?» – лукаво смотрели они на меня. Я смеялась вместе с ними, но я жалею о том, что в тот вечер не ушла с ней. Я могла подхватить её под руку, гордо бросить сотню за невыпитую лагуну на барную стойку и, не взглянув на своих, выйти из клуба. После могло произойти что угодно. Но я не решилась на шаг в сторону буча. И мне не по себе от того, что я так долго боялась своего желания.
© butch is not a dirty word
Кто боится бучей?
Из разговоров моих подруг я ловила фразы о том, что «бучи хуже мужиков». По инерции я повторяла за ними эти фразы. Но уже позже, чувствуя нелогичность этих высказываний и нарастающий интерес к бучам, я пришла к выводу, что мне нужно разобраться, почему бучи вызывают столько негодования и страха.
Попав в лесбийско-феминистскую среду, я встретилась с мнением, что пара фем-буч уже неактуальна для нашего времени. Те, кто говорят о том, что бучи устарели, настаивают, что бучи были нужны, когда лесбиянкам было необходимо «маскироваться» под гетеросексуальную пару. Нам как будто хотят сказать, что одна из пары была вынуждена стать «за парня», и это будто бы покажет, что бучей не существовало, был только костюм, который надевали для выхода в люди. Но женская маскулинность – это комплекс практик. Буч – это идентичность, её нельзя снять вместе с костюмом. Напротив, лесбийская маскулинность – это то, что содержится в теле. Её нельзя выпарить или смыть.
Разговор о безопасности «подражания гетеросексуалам» приводит меня в ступор. Куда безопаснее быть феминной женщиной – никто не заподозрит, что с тобой «что-то не так». Энн Листер порицали за то, что она не носила женских нарядов и появлялась в свете со своей любовницей, не скрывая их отношений. Достаточно просмотреть записи в сообществе ЖЖ под названием RU_BUTCH, чтобы понять, что безопасность на улицах – это то, что беспокоило лесбиянок нулевых. Глупо называть маскировкой то, что то и дело бросается в глаза.
Может быть, бучей боятся, потому что в гомофобном обществе опасно быть лесбиянкой. А появление буча в компании или в паре как бы автоматически указывает на то, что все присутствующие женщины – лесбиянки? Могу ли я заявлять, что бучфобия – это проявление внутренней лесбофобии? «Маскировка» подразумевает вторую и истинную личину, к коей маскулинной женщине необходимо прорваться через жестокость, которую к ней применяли в детстве. Ещё один стереотип о женской маскулинности. Однако он разбивается о вопрос: сколько гетеросексуальных женщин и феминных лесбиянок подвергались насилию? Если бы эта плоская математика работала – я бы сошла с ума от количества бучей вокруг.
© butch is not a dirty word
Маскулинная «маскировка», по мнению многих, искажает женское тело подражанием мужчинам. Я встречалась с мнением, что бучи отыгрывают патриархатные модели. Здесь, как мне кажется, стоит заметить, что модели маскулинности зависят от культуры и класса. И это значит, что не все бучи дерутся у клуба. А если и дерутся – пусть делают это столько, сколько им угодно.
Каждый раз, говоря о лесбийской маскулинности, я натыкалась на дискурсы, описывающие бучей как недостаточно женственных для того, чтобы быть женщинами. Причём это мнение царило как в среде темы, так и в феминистской среде. Подразумевалось, что женская феминность и андрогинность выглядят более выигрышно, и оценивались они положительно. Маскулинность порицалась, как всё, что связано с мужчинами. А те, кто манифестировали свою маскулинность, получали в ответ сомнение в их идентичности. Таким образом, видимость и правомерность бучей постоянно ставятся под вопрос.
Интересно, что любая критика бучей, откуда бы она ни звучала, нередко перерастает в эссенциалистское желание приписать феминность женщинам и отказать бучам в маскулинности. Таким образом, те, кто поддерживают это мнение, продолжают закреплять «традиционные» гендерные роли. Мне кажется важным сохранение буч-культуры в лесбийском сообществе. В первую очередь потому, что давно пора поставить под вопрос абсолютную монополию мужчин на маскулинность. Во вторую – нужно признать, что маскулинные лесбиянки сексуальны.
Берегите бучей.